Школьные тайны и геометрия первой любви. Американские приключения русской учительницы - Татьяна Мануковская

– Мы вообще не должны были устраивать эту вечеринку сегодня! – решительно и громко сказала Софья.

– Вот иименна, – тихо поддержала подругу Тришка. Она всегда тянула гласные, которые ей нравились, и не утруждала свой пухленький ротик правильным произношением последних звуков.

– Это ещё почему?! – взвопил, вытянув толстую шею с красным следом от верёвки, всё ещё иссиня – бледный Фанки.

– Потому что сегодня случилось несчастье с Ламентией. Когда нашему товарищу так плохо, мы не должны что-то там праздновать, – уверенная в своей правоте Софья говорила, как их нелюбимый учитель физики: повелительно и с выражением превосходства на слишком красивом для отличницы лице.

– Да кто вообще круглых отличников будет слушать? – встал на сторону друга Сэм.

– И, вообще… Ламентия сама во всём виновата, – вступил в разговор староста Джесс.

Джесс был из тех, из кого «прорастают» правильные республиканцы, будущие губернаторы и члены конгресса: всегда в отлично сидящем на нём костюме с умно подобранной, застёгнутой на все пуговицы, рубашкой в элегантную мелкую полоску, которую оттенял строгий, в меру яркий, галстук. Всегда счастливый и позитивный староста умудрился даже на «нечестивую» вечеринку придумать «благочестивый» костюм. Он облачился в тогу судьи и намеревался выносить Высший Приговор всяким неправедным недоумкам, вроде Слепой Летучей Мыши или, свихнувшемуся от безделья, Призраку Печали. Какие печали могут быть у здорового молодого человека в великой, счастливой Америке?

– Ламентия никогда не отличалась сдержанностью. Так что я считаю, что общение с хорошим психиатром пойдёт ей на пользу, – не без удовольствия огласил свой «приговор» Джесс.

– Ты что, вееришь её браату?! – не без злости протянула Тришка. – Да он самовлюблёённый, избааалованный, нааглый лгун!

– Если бы только лгун – резко вступила в спор Софья. – Я уверена, что он замешан в преступном бизнесе. И не в одном. Как может не очень образованный, почти неработающий, «красавчик» из Мексики позволить себе ездить на Инфинити последней модели и держать в гараже кабриолет? А как он со всеми разговаривает? Смотрит на тебя, как будто монетами осыпает и ждёт нижайшего за то поклона.

– А глааза? Вы сматреели в его глзааза?! Нет! Не сматреели! Потому что он их отвоодит. Пошныыркает ими тууда-сююда, и тут же устаавится в какую-нибудь точку. Он только на тех, кто слабее или млаадше него, смотрит. Причёём, всегда сверху вниз. И только на деевочек. С парняями ваабще старается взглядом не встречаааться. Я его боюсь с первой встрееечи, когда он пришёл за Ламентией в школу, а она не хотеела с ним уходить.

– Ладно, брату вы не верите. Ну а камере наблюдения?

– А у тебя дома, в вашей кухне и холле, есть камеры наблюдения?

– Конечно, нет. Что за чушь ты несёшь? – возмутился Джесс, но резко замолк и понял, что попался.

– Вот именно!!! Зачем в бедном доме иммигрантов, где все живут на пособие, кроме, кстати, Ламентии, которая работает с шести лет, нужны камеры наблюдения? Почему ни судья, ни адвокат этого вопроса не задали?

– Это спрашивайте у них. Что касается меня, я своими глазами видел, как на видеозаписи Ламентия несётся с ножом за своей мамашей. И только брат спасает обеих: мать от убийства, а Ламентию от тюрьмы.

– Ой-ёй-ёй! На-сме-шил! Ламентия с маленьким бойскаутским ножиком, пригодным разве что листья с веток очищать, собирается нанести удар в сердце своей мамаше, причём, сзади и находясь в 5 метрах от неё!!!

– Ну, не знаю, – стал сдаваться Джесс. – И вообще, хватит дебатов! Мы же не на факультативе по риторике. Давайте уже пиво пить. Кто пойдёт в подвал?

– Так Фанки и пойдёт, – рявкнул Сэм. – Это же из-за него вся вечеринка рухнула.

Фанки лениво поднялся с дивана, на котором «отходил» от самоповешения, и бодро направился к чёрной, с огромным замком, двери.

– А где ключ? – повернулся он к другу, но тут же понял, что замок был открыт. Он висел на одной скобе и криво ухмылялся беззубым железным ртом. Фанки открыл дверь, которая издала ржавый писк, и исчез в темноте. Ребята молча ждали. Говорить почему-то никому не хотелось.

Когда круглая голова Фанки не появилась из подвала ни через пять, ни через десять минут, Сэм занервничал. Они с Джессом переглянулись, боясь поверить собственной догадке.

– Ты думаешь, нам надо спуститься? – шёпотом спросил Сэм старосту.

– Я думаю, да. Надо быть готовыми к неприятностям покруче, чем покойник на дереве.

– Неужели он на это способен?

– Фанки способен на всё. Даже на то, чтобы всю коробку пива самому оприходовать.

В этот момент из подвала донёсся крик. Кричал, явно, не Фанки. Голос был абсолютно чужой. Глухой и хриплый. Так мог бы рычать разбуженный среди спячки старый, уставший медведь. Не крик, а жалостливый рык.

В следующую секунду к рыку присоединился резкий, истошный вопль Фанки.

Сэм бросился за ружьём в кладовку, а девочки проявили чудеса храбрости и на цыпочках, прячась за невысокую, но крепкую спину Тришки, направились к входу в чёрную пасть подвала. Женское любопытство лишний раз доказало своё превосходство над мужским здравым смыслом.

Первой заглянула вниз Тришка. Она не закричала, не завопила, а, наоборот, застыла не шелохнувшись. Тришка обернулась к девочкам, положила на губы палец и жестом приказала всем молчать. Снизу теперь тоже не доносилось ни звука. Через пару секунд из подвала раздался треск. Треск мог принадлежать скелету, который решил пройтись или попрыгать, зная, что у него артрит, артроз и хондроз во всех костях и суставах. Это был отчётливый звук дребезжащих, ломающихся или насильно сгибаемых костей. Потом всё затихло. На две долгие секунды. Затем затрещало опять. Только в этот раз скелет решил выбраться из могилы и трещал всеми костями разом. А следом раздались глухие звуки:

– Всё равно мы мёртвые… Не старайтесь… Мы всё равно мёртвые…

На последнем слове «мёртвые» вполне живой Фанки и, мало похожий на скелета, здоровенный мужик показались на верхней ступеньке. За мужиком тянулась какая-то проволока. На её противоположном конце громыхало нечто, напоминающее радиоприёмник, который таковым и оказался. Мужик выглядел как старый дворовый пёс, к хвосту которого привязали пустую консервную банку и заставили бегать и развлекать не очень добрых детишек.

Фанки, а за ним и мужик, бросились в поисках убежища. Фанки выбежал на улицу и в панике готов был опять залезть на дерево, которое едва не стало для него виселицей. Мужик оказался поспокойнее и закрылся в туалете. Через минуту он приоткрыл дверь, но, увидев Сэма с ружьём, замуровался возле туалетного бачка намертво.

Джесс и Призрак с Мигающими Глазами приволокли с улицы онемевшего Фанки.

Его опять уложили на продавленный диван и все на него воззрились в немом вопросе:

– Что, чёрт возьми, произошло?

Фанки молчал и вздрагивал. Вздрагивал и опять молчал. Иногда тихонечко скулил.

Всем надоело ждать. Ребята решительно подошли к туалету и Сэм гаркнул:

– Эй, мужик, выходи! Не выйдешь сам, буду стрелять. Ты в мою собственность проник. И полицию вызову.

Бачок в туалете хрюкнул, раздались шаги и дверь открылась.

Перед детьми был типичный бомж: небритый, немытый, дурно пахнущий, с проволокой в руке.

– Рассказывай всё! И честно! Как в подвал попал, что там делал и почему орал. Быстро! И подробно!

Бомж оказался безобидным бродяжкой их Детройта. Всю жизнь он работал на заводах Форда, на жизнь хватало, но отложить что-то не удавалось. Когда дети (а их было трое) выросли, продажи американских машин, наоборот, резко упали. Бомжа уволили. Лет ему было немало, и новую работу в разорившемся городе-призраке Детройте никто ему не предлагал. Он решил податься в солнечную Калифорнию. Здесь можно почти весь год спать на улице и питаться тем, что тысячи ресторанов выбрасывали, даже не надкусив.

– А жена? Она где? – спросила Софья. Звучала она строго и осуждающе.

– Дык она сразу от меня того… ушла, то бишь, смылась. Как только я работу потерял.

Гость говорил с таким деревенским, провинциальным акцентом, что девочки разулыбались и смягчили тон «допроса».

– А почему Вы кричали и рычали в подвале? И что Вы там делали? И как вообще здесь оказались?

– Дык я сюдой часто наведываюсь: погреться, пивка попи…

Бедняга не договорил. Услышав про «пивко», Фанки пришёл в себя, скатился с кушетки и бросился к мужику на шею. Обниматься он не собирался, а вот стукнуть его пару раз точно захотел. Но Тришка, которая занималась боксом с шести лет, влепила ему такой боди – апперкот слева, что он тихо вздохнул, присел и затих. Сегодня, явно, был не его день.

– Чего орал-то? Сидел бы себе тихо да пивко попивал.

– Да энтого вашего, ну… энтого, который напротиву меня сидит, испужался. Глядь, а на меня висельник идёт. На шее полоса от верёвки свяркает, рожа синяя, а губы белыя. Тут зарычишь.